Поиск

Жертва на иконостас

Для перевода пожертвований отсканируйте в приложении Сбербанка

Пожертвование на иконостас

Жертва на храм

Для перевода пожертвований отсканируйте в приложении Сбербанка

На уставную деятельность

Мы ВКонтакте

artlib_gallery-380858-b

Никита Басманов

Игра 

«Дети полны сил, они свободны, они крепки духом, потому им и хочется, чтобы все повторялось. Они твердят: «Еще!», и взрослые слушаются, пока не падают от усталости, — ведь взрослые недостаточно сильны для однообразия». Взрослый часто бывает серьезным не потому что силен, а потому что слаб. Честертон скажет даже больше: «Бог ненасытен, как ребенок, ибо мы грешили и состарились, и Отец наш моложе нас». 

Когда речь заходит об игре, особенно серьезные люди больше всего готовы уверять в бессмысленности, а главное в бесполезности игры. В лучшем случае игра у таких людей – это одна из стадий взросления человека, нечто вроде невинной, но и отнюдь не необходимой забавы. Ели же к слову «игра» добавить прилагательное – «азартная», то лица серьезных людей делаются еще строже и нетерпимее. При слове азарт воображение человека, как правило, рисует рулетку, клубы сигаретного дыма, игральные кости, шулеров, разбитые судьбы и прочее в таком духе. Не кажется ли странным, хотя и объяснимым, что редкий человек при слове «азарт» представит иные картины: человека, увлеченно работающего весь день без перекуров; сельского учителя, настолько отдающего себя детям, что у него не хватает времени на сплетни в учительской; человека, стоящего перед красным углом не зевающего и не думающего о своих «планах на будущее», а действительно погруженного в молитву? 

Здесь все сводится к следующему вопросу: страсть должно искоренить или преобразить? Азартность как страстность души может служить только пагубным целям или благим так же? Если мы так посмотрим на это слово, то можно прийти к такому заключению. Азарт – это такое свойство души, которое позволяет забыть самое себя. Почему ребенок азартен в игре? Во-первых, от избытка сил, о которых пишет Честертон, а во-вторых потому, что ребенок — это такое существо, которое несерьезно относится к себе, и серьезно относится к окружающему миру. Взрослый человек редко не серьезен к себе, и серьезен к окружающему миру, вследствие этого, взрослый человек почти никогда не азартен, в положительном смысле этого слова, почти никогда не способен на риск, ибо азарт всегда связан с риском. Осмотрительность, тактичность, своевременность – могут стать качествами человека, никогда и ни на что не променяющего свой диван и свою репутацию. 

Иные, более радикальные авторы сказали бы даже, что отсутствие риска в жизни человека – снимает с него эту привилегию – быть человеком. Надо так же сказать, что азарт как возможность человека «разомкнуться», как возможность забыть самое себя, может быть не только с положительным, но и с отрицательным знаком. Скажем, в молитве можно забыть свое эго, а в рулетке можно забыть, что ты образ Божий. Об этом, конечно, необходимо помнить. 

Каким образом на «игру» смотрит Библия? Священное писание применяет глагол «играть» в основном к музыкальным инструментам. «Давид же и все Израильтяне играли пред Богом из всей силы, с пением, на цитрах и псалтирях, и тимпанах, и кимвалах и трубах».  Но так же в Писание можно найти строчки об играющих детях, об играющих животных. «Горы приносят ему пищу, и там все звери полевые играют».. Левиафан, сотворенный для того, чтобы играть в море, отроки и отроковицы, играющие на улицах. И нигде, слово «играть» не прочитывается с отрицательным знаком. Игра в Священном Писании – это естественное выражение радости, и не просто естественное, но угодное Богу выражение ликования, связанное со славословием. Певец и музыкант радуется, воплощая свою радость в песню, в звуки, извлеченные из музыкальных инструментов, дети и звери радуются непосредственно, в простоте. И дети, и звери умеют улыбаться. 

pic07202007

Выдающийся нидерландский философ Ёохан Хёйзинга даже считал, что игра как феномен появляется раньше культуры, как раз по той причине, что играть способны и животные. «Существование игры непрерывно утверждает, и именно в высшем смысле, сверхлогический характер нашего положения в космосе. Животные могут играть, следовательно, они суть уже нечто большее, нежели механизмы. Мы играем и знаем, что мы играем, следовательно, мы суть нечто большее, нежели всего только разумные существа, ибо игра неразумна». 

Игра «неразумна» даже не в одном смысле, а, как минимум в двух. Во-первых, с точки зрения «мира сего», совершенно неразумно идти на риск. Этот самый мир исключительно прагматичен, эгоцентричен, и, что еще важнее – безответственен. Жизнь без риска, жизнь, если хотите, без ставок, предполагает, прежде всего, отсутствие ответственности. Я не рискну пожертвовать утренним сном ради воскресной литургии, я не рискну своим здоровьем ради спасения утопающего, я не рискну одолжить крупную сумму денег и так далее. Именно наличие риска в нашей жизни – это то, что актуализирует, оживляет нашу веру-доверие в Того, ради Кого можно рискнуть самым крупным, что у нас есть – собственной жизнью. («Кто станет сберегать душу свою, тот погубит ее; а кто погубит ее, тот оживит ее») Но человек не хочет отвечать, ему не только не важен и не нужен Бог, но он также хотел бы, чтобы и Богу не было дело до него, чтобы не было живых связей, чтобы все больше и больше минимизировать общение с кем бы то ни было, с Богом ли, с человеком ли. Человек, в конце концов, перестает рисковать не только ради Бога или ради ближнего, но и ради гораздо более мелких, хотя и важных вещей, например, Отечества или великой идеи. 

Во-вторых, игра «неразумна» и в другом смысле. Кому проще играть с детьми: людям, с точки зрения мира разумным или простецам? Почему Экклезиаст утверждал: «кто умножает познания, умножает скорбь»? Не потому ли, что с накоплением горького опыта своих и чужих ошибок, и не находя выходя избыть эту горечь, человек все больше и больше теряет способность к игре? Ведь нельзя себе представить игру как нечто печальное, как нечто рутинное. Почему, в конце концов, Христос радуется о том, что слово Его приняли не мудрые мира сего, а простецы? Почему, наконец, говорил Он о детях: «таковых есть Царство Небесное»? 

Игра – это не печать только детства. В детстве мы играем в профессии, имитируя жизнь взрослых, и в той или иной мере становимся ими. Становясь взрослыми, мы играем в христиан, примеряя на себя жизнь святых, и в той или иной мере становимся последними. 

Игра — это то, что делает человека человеком. Не разум, не труд, даже не семья, а возможность несерьезно относится к самому себе, что открывает дорогу для рисков, для творческих шансов, без которых не было бы, ни семьи, ни детей, ни радости, ни святости. Однако, как и все в этом мире, подверглось воздействию грехопадения, так же и способность человека к игре подверглась коррозии. Игра как возможность разомкнуться для Бога, как возможность забыть свое эго, и игра как возможность разомкнуться для сил зла, как возможность забыть в себе образ Божий. И дети не всегда ангелы. Те, что еще недавно невинно играли подле Вифлеема, обзывают Елисея «плешивым». 

После попытки теоретически осмыслить феномен игры (как таковой), мы попробуем рассмотреть уже не игру, но «игрушку». Мы попытаемся выяснить какие формирующие сознание элементы игрушки можно отыскать в современном «детском мире», а также попытаться понять, какое воздействие и в каких масштабах производит на человека такой феномен как «видеоигра»? 

2045

Игрушка 

Игрушка – это нечто таинственное, всегда как бы грозящее разрушить карточный домик наших будничных и, в общем-то, мелких затей, имя которым, по большому счету только одно – суета. Это «испытание игрушкой» может выдержать, как ни странно только тот, кто по-настоящему серьезен к жизни. То есть именно к жизни, а не к своим желаниям относительно того, как эту жизнь перестроить под себя. Жизнь, данная Богом человеку это время ответственности, это время диалога и творческих вызовов. Серьезное восприятие жизни в таком смысле делает человека способным на уже подлинные радость и веселость, а не их суррогаты, предлагаемые миром. 

Таким образом – игрушка есть инструмент игры, инструмент того, о чем мы говорили выше. Народные, традиционные формы игрушки, в настоящее время, к сожалению, не пользуются успехом. Современная игрушка не учит нынешних детей быть врачом или мамой, поваром или строителем, пастухом или ученым. Современная игрушка учит совершенно другим, можно сказать, почти инфернальным вещам, она учит быть дерзким, крутым, независимым, вызывающим, «безбашенным», отрицающим все и вся. Современная игрушка – колючая, холодная, совершенно безобразная и чужая человеческому, тем более, детскому сердцу. 

Видеоигра   

Сразу же скажем, что любого рода видеоигра, пусть самая бесхитростная, самая эстетически и даже этически безобидная – является профанированием игры. Замена живой игры, вхождение игровых принципов в виртуальное пространство абсолютно во всех случаях будет искажать и в той или иной мере обесценивать первичные основы игры. 

Для того, чтобы начать говорить о видеоигре, проведем параллель. Возьмем, например, книгу Ф. М. Достоевского «Идиот». Мы знаем, что есть книга и есть множество фильмов, снятых по сюжету этой книги. Для всех очевидно, что смотреть фильм, не зная оригинального текста, по меньшей мере, глупо. Кинематограф, являясь искусством, так или иначе, профанирует литературное произведение. Воображение человека, живой диалог читателя и писателя заменен «грубой реальностью» движущейся картинки. Таким образом, если кино, родившееся в конце XIX века отнимает у человека творческую свободу воображения, то феномен видеоигры, родившийся в конце XX века отнимает эту свободу еще больше. 

Причина успеха видеоигр в начале своего зарождения заключалась в том, что человек получал возможность контроля над изображением, теперь он не пассивный наблюдатель, а непосредственный участник. Казалось бы, появилась свобода, но в действительности человека обокрали еще больше. Стоит ли говорить о той разнице, которая есть между мальчиком, который двигает оловянных солдатиков по полу и мальчиком смотрящего фильм «Чапаев»? Есть разница так же между смотрящим «Чапаева» и смотрящим «Терминатора». Но принципиально качественная разница возникает между мальчиком, смотрящим «Терминатор» и мальчиком, играющим в видеоигру «Call of Duty». Воображение отрезано уже на «Чапаеве», здесь же происходит еще более страшная вещь, вы уже не зритель, вы уже не просто сопереживаете происходящему, а находитесь в центре этого происходящего. 

О насилии в видеоиграх написанная огромная масса литературы, в основном психологической. Европейские психологи забили тревогу уже на рубеже XX и XXI века. Мнения этих психологов можно свести к двум концепциям. 

331689_original

Первая настаивает на том, что насилие в играх разрушает психику и опасно для душевного здоровья психически не окрепших детей. Вторая партия психологов утверждает, что подсознательные агрессия и злоба, накопленная на родителей, учителей или старших сверстников, находя выход в игре, нейтрализуется и тем самым видеоигры такого рода представляют даже благо. Были так же и радикальные высказывания: «Бывший психолог американской армии Дэвид Гроссман…: «Мы учим наших детей убивать точно так же, как в армии этому учат солдат. Тем же оружием». Вероятно, отсюда и название американского бренда Call of Duty (Зов долга). 

Каким образом влияют на индустрию видеоигр подобные исследования, и каким образом видеоигры повлияли на современного человека? Для видеоигровой продукции была установлена рейтинговая система, которая в тех или иных странах различается степенью жесткости. Как повлияла индустрия видеоигр на человека? Действительно ли сбылись прогнозы психологов и психиатрические больницы наводнили миллионы тинэйджеров? 

Последнего, конечно же, не случилось. Очевидны две вещи. С массовым вхождением видеоигр в культуру, в кинематографе так же массово появляется новый герой – подросток. Второе, подросток этот, с каждым годом все более и более деградирует и это видно уже не только по фильмам вроде «американского пирога», а в реальной жизни. Вот чему мы обязаны инфантилизации молодежи так это, прежде всего, видеоиграм. Невключенность в этот мир, включенность в мир виртуальный создает проблему – человек не в состоянии справляться с вызовами этой жизни. Такой человек будет выбирать работу максимально бессмысленную, связанную все с той же виртуальной средой, такой человек будет как огня бояться реальных отношений с реальными людьми. Но и об этом уже написано не мало. На самом деле для такой удручающей картины должен быть выполнен ряд условий, ребенок должен быть заброшен родителями, он сам должен быть нелюдимым, в конце концов, он должен быть единственным ребенком в семье. 

Массовый же синдром, который касается подавляющего большинства – тотальная пошлость и цинизм. Возникают такие ситуации, когда 25 летний молодой человек, каким-то чудом выросший в здоровом семейном климате чувствует себя безнадежно устаревшим среди людей своего возраста, а-то и гораздо более старших. В каком смысле устаревшим? Прежде всего, у него есть представление о том, что человеческая жизнь имеет ценность, и это порождает огромную психологическую пропасть между «большинством» для которого вообще отсутствует представление о каких бы то ни было «тормозах». Этому «большинству» даже куски мяса, летящие тоннами с экранов мониторов и в залах кинотеатров все равно, что слону гусиное перышко. Интересно, чтобы сказал сейчас Клайв Льюис, который в середине XX века выступал против вивисекции, которая по сравнению с современным молодежным кино и видеоиграми безобиднейшая вещь? От природы, лучше сказать от Бога, в человека заложены защитные реакции. Например, отвращение к безобразному, к расчеловеченному. 

b2646511d00d

Зададим последний вопрос, может ли ребенок в нынешних условиях жизни совершенно обойтись без видеоигр? Если родители могут позволить престижное образование в частной, закрытой школе, где изымаются даже мобильные телефоны, то такой вариант вероятно возможен. Однако в подавляющем большинстве случаев это практически невозможно. Есть разные практики регулирования этого вопроса, тотальный запрет или нормирование часов, проводимых за компьютером или родительская цензура на видеоигры, например, на «стрелялки» запрет, а на игры по мотивам Хроники Нарнии добро. На наш взгляд идеальный вариант решения этой проблемы заключается в том, чтобы быть таким родителем, от которого ребенок не захочет убежать в виртуальным мир, таким родителем, с которым по-настоящему интересно и ярко. 

Быть таким родителем – значит помнить формулу Честертона: «Бог ненасытен, как ребенок, ибо мы грешили и состарились, и Отец наш моложе нас».