В недавнем своем выступлении в Москве на VII Международном фестивале «Вера и Слово» патриарх Кирилл снова и снова говорил о важности того, чтобы христиане, особенно работающие в сфере культуры и информации не замыкались на узких темах только православного опыта: «Иногда мы ограничиваемся исключительно церковной тематикой, а мимо нас проходят вопросы, связанные с культурной жизнью, с общественными событиями. Я бы очень оценил более активное участие наших СМИ в обсуждении проблем на стыке церковно-общественных отношений, будь то область культуры или область отношений между полами…». 

Христианское творчество в высшем смысле –это алавастровый сосуд с драгоценным миром, который некая женщина разбила и умастив свои волосы чистым и благоуханным нардом, помазала власами ноги Спасителя перед Его крестными страданиями и смертью… 

Беседа со священником Константином Скворцовым о вере и творчестве

Отец Константин, как в Вашем личном опыте сочетаются служение священника и творческие искания поэта? Нет ли здесь противоречия? 

Отношение православной веры и творчества для меня является предметом постоянных размышлений. Искусство, если заниматься им всерьез и относиться к нему не как к хобби, а как к делу жизни, требует от человека полной самоотдачи. Это «одна, но пламенная страсть», и всё в жизни поэта, писателя, композитора или кинорежиссера подчинено именно ей, то есть раскрытию данного Богом таланта.

Священство тоже требует человека всего целиком, без остатка. Совмещение творчества и священства невозможно, но можно говорить о чередовании, которое, как мне кажется, регулируется свыше. Ты переходишь из одного режима существования в другой. Тут есть свои сложности. Но я не мыслю себя без, если можно так сказать, неслитного и нераздельного соединения того и другого. Если я в силу своих пастырских обязанностей выхожу произнести с амвона слово на Евангельские чтения, я стараюсь делать это как поэт.

Любая словесная деятельность связана с особым — поэтическим — подходом к слову. Работа со словом — это необязательно стихи. Это может быть и публицистика, и переписка или просто живое общение. Опыт поэтического творчества накладывает отпечаток на всё, что делает человек.

Так же и жизнь в Церкви пронизывает всё существо человека изнутри, преображая всё, что он говорит.

Мне бы очень хотелось, чтобы в моей жизни священство и поэтическое творчество находились в гармонии. 

Многие творческие люди, даже православно мыслящие, опасаются того, что попытка следовать всем церковным канонам и предписаниям может стеснить их творческую свободу. Обоснованы ли эти опасения? 

Действительно, для священника и вообще для православного человека существует внутренняя цензура, то есть он сам себе полагает некие ограничения не только в творчестве, но и в жизни. Иногда самоцензура наносит ущерб творчеству, и получается что-то искусственное и фальшивое, такая своеобразная религиозная агитка. И иногда, наоборот, самоцензура способствует развитию таланта. Отец Павел Флоренский, например, говорит о том, что канон дисциплинирует, а не стесняет, но не каждый может выдержать такую дисциплину. Собственно, что такое канон? Это — правило, следование некоему идеальному образцу, проверенному столетиями. То же самое — традиция, то есть, если сказать по-русски, передача. Передача, говоря словами Георгия Иванова, изначального знания и драгоценного света. И то же самое — в Церкви: апостольская преемственность, весь строй церковной жизни, всё вообще служит передаче Духа Святого, Который дышит и в великих произведениях мирового искусства. Господь сказал: без Меня не можете делать ничего (Ин. 15, 5), следовательно, всё лучшее, что есть в мировой культуре, создано не без Его помощи. И вот этому лучшему и важно следовать в том, что ты делаешь, освоив его, научившись у предшественников.

Так возникает понятие школы. Но всё это, однако, не означает консерватизма и тиражирования того, что уже сказано до тебя и сказано гораздо лучше. Традиция — это всегда сочетание вечного и современного, это преломление изначального света в сегодняшних реалиях и живом, сегодняшнем языке. То же самое — в церковной жизни: она должна быть живой, творческой, неформальной, чему и должны помогать, а не вредить, как это нередко случается, правила и все дисциплинарные предписания, данные нам как образцы, как критерий и как норма, отклонение от которой — как в искусстве — приводит к внутренней неразберихе, к ошибкам, иногда роковым. 

Для Вас творчество — это проповедь? 

Творчество для меня — это не проповедь, но некие размышления, которыми я делюсь. И в этом смысле для меня нет разницы между тем, что я говорю с амвона, и тем, что я пишу в стихотворении, статье или блоге. Я просто делюсь тем, что думаю, и тем, что чувствую, например, по поводу тех нескольких строк Евангелия, которые читаются за Литургией, или по поводу тех или иных жизненных ситуаций, нашей истории и сегодняшнего дня, культуры и т. д. Навыки владения словом помогают мне сделать это в оптимальной форме, то есть найти слова, которые наиболее ярко и полно выразят то, чем я считаю необходимым поделиться со слушателем. Когда ты погружаешься в язык, происходит таинственная вещь: некий внутренний опыт вдруг чудесным образом оказывается выразимым в слове. И поэтому пишется то, что пишется, и говорится то, что говорится. Процесс творчества должен быть свободен от всякой нарочитости.

Каким образом опыт поэтического творчества помогает Вам в священническом служении? 

Вы знаете, я повторюсь: я не разделяю эти два опыта. Святой Порфирий Кавсокаливит сказал однажды удивительную фразу: «Чтобы стать христианином, нужно иметь душу поэта». Священное Писание и святоотеческие тексты — это высшая поэзия, продиктованная высшей формой вдохновения. Экклезиаст, Песня Песней и псалмы написаны поэтическим языком. В православной традиции статус богослова присвоен трем святым: Иоанну Богослову, Григорию Богослову и Симеону Новому Богослову. Все они были поэтами, а Иоанн Богослов, конечно, величайшим поэтом всех времен.

Однако в Новое время произошло разделение искусства на светское и сакральное. И сегодня под поэзией мы почему-то понимаем нечто исключительно светское, тогда как во всех традиционных культурах это было не так. Все священные книги всех религий написаны языком поэзии. Просто мы об этом забыли. Но когда человек стремится не формально, а по-настоящему, сердцем жить в Боге, мнимое противоречие между верой и творчеством снимается само собой.

Иосиф Бродский однажды сказал, что поэт — это образ жизни. Какова жизнь, такова и поэзия. Если человек живет верой, то вера будет присутствовать в том, что он пишет, даже если в его поэзии не будет библейских сюжетов. Но если вера человека неглубока, всё, что он напишет о Церкви и о Боге, будет поверхностным и нехудожественным. В художнике должно быть счастливое сочетание искренности и глубины.

Серебряный век создал своеобразную мифологию творчества, которая среди всего прочего включала в себя и мысль о том, что творческая одаренность является путем спасения, альтернативным церковному. Эта идея популярна в среде творческой интеллигенции и сегодня. В чем Вы видите истоки таких умонастроений?

В  античном мире тот, кого мы сегодня называем творцом, приравнивался к ремесленнику, будь то живописец или гимнотворец. Это занятие вообще не считалось чем-то особенным. Но существовало такое понятие, как священное ремесло, которое всё уравновешивало и ставило на свои места.

Мнение о том, что художник превосходит всех остальных людей, появилось в эпоху так называемого гуманизма, когда Творцу и человеку, живущему в Боге, святому, был противопоставлен человек как таковой, и при этом — мастер своего дела, будь то художник или ученый. Мы говорим о «титанах Возрождения», и это неслучайно. Кто такие титаны? Это богоборцы, согласно античной мифологии. Люди до сих пор поклоняются идолам, возникшим тогда: культу разума и культу творчества. Отсюда и эти противопоставления — надуманные и ложные. Но при всем при этом нужно заметить, что именно христианство вознесло художника на небывалую высоту, дав ему возможность поставить свой дар на службу Всевышнему и свидетельствовать о Нем своим искусством. В рамках культуры, созданной христианством, творчество и спасение не противостоят, а пронизывают друг друга.

Возьмем того же Данте. Я считаю, что Данте — самый великий европейский поэт, и при этом он абсолютно догматичен в своем творчестве. Соединение средневекового миросозерцания и огромного поэтического дара создает грандиозный поэтический и в то же время христианский универсум, не без своих особенностей, но тем не менее.

А в русской культуре примером подобного соединения является творчество Андрея Рублёва, который был одновременно и великим художником-иконописцем, и преподобным. 

И даже поэт неверующий, если он честен в своем творчестве, всё равно привносит в этот мир то, что ему дается от Бога. Как я уже говорил, нельзя создать ничего сколько-нибудь стоящего без Христа. Подлинная красота и вдохновение даются нам свыше. Это касается любого большого художника, даже если он не христианин. И в этом смысле он может каким-то образом послужить Богу, и, может быть, это как-то скажется и на его посмертной участи. Хотя наверняка говорить об этом мы, конечно, не можем. 

Как Вы считаете, поэт — это действительно особый человек, к которому в Церкви нужен особый подход? 

Способность к поэтическому творчеству — это особое свойство души, если, конечно, речь идет о настоящем поэте. Писать рифмованные тексты может каждый образованный человек, в этом нет ничего сложного. Но настоящий художник решает некую сверхзадачу, которая захватывает его целиком, наличие которой и делает его подлинным творцом. И в этом смысле поэт, конечно, человек особенный. Но при этом он — человек, смысл и цель жизни которого, как и любого человека, в богообщении, или, что то же — в спасении. И Христос говорит нам в Евангелии не о художниках или каких-то особенных людях. Евангелие, как и всё Писание, открывает путь истины, следовать которому и значит спастись, без различия пола, умственных или творческих способностей, национальности, культуры и т. д. Оно обращено ко всем и каждому. Есть непреложные законы бытия, незнание которых не отменяет ответственности. Поэтому можно сказать так: да, поэт — особое существо, но путь спасения един для всех. Насчет особого подхода — не знаю, мне лично не приходится жаловаться, что я был обойден вниманием в этом смысле. Более того, когда владыка Михей (Хархаров), архиепископ Ярославский и Ростовский, рукоположил меня во иерея, он сказал мне, что мой путь священнического служения — путь служения словом. Что было для меня совершенно неожиданным и поразительным. Короче говоря, если ты художник или поэт, значит, именно таким ты создан Творцом, а потому должен реализоваться и как христианин, и как художник. 

Гений и злодейство — две вещи несовместимые? Но ведь бывают же ситуации, когда талантливое по светским меркам произведение искусства воспевает грех, культивирует страсти? Такой творческий дар всё равно от Бога? 

Ну, во-первых, злодейство злодейству рознь. Что такое злодейство?

Нарушение заповеди? 

Не совсем. У Пушкина в «Маленьких трагедиях» речь идет о вполне конкретной вещи — об убийстве. В связи с этим вспоминаются строки Боратынского: «Прощает Он безумию забав, / Но никогда пирам злоумышленья». Есть вещи, как бы естественные для падшей человеческой природы, и есть поступки, которые выходят за некую грань, и их можно классифицировать как злодейство. Вспомним сцену Страшного Суда, как ее рисует Христос перед Своими слушателями. За что человек отправляется в ад? За то, что он не одел раздетого, не накормил голодного, не напоил жаждущего, не посетил больного в больнице, заключенного — в темнице. То есть он был жестокосерден. А жестокосердие несовместимо с творчеством, потому что творчество — это продукт острой восприимчивости художника к миру. Злодей может быть талантливым, но гением — никогда! Гений и талант — это разные категории. С талантом злодейство вполне совместимо. 

Вот Вы говорите, что художник воспевает страсти. Настоящий художник их не воспевает, а анализирует. Что значит воспевание? Это может быть, например, пропаганда: писатель воспевает отца народов товарища Сталина. Это может быть коммерция. Но это может быть и художественное творчество со своими градациями. Отношения мужчины и женщины могут стать темой эстрадной песенки-однодневки, а можно написать об этом Песнь Песней, которая включена в Священное Писание. В Песни Песней тоже речь идет о любовной страсти, но, согласно толкованию отцов Церкви, это аллегория отношений человеческой души и Бога. Любое по-настоящему глубокое произведение искусства раскрывает не только какие-то стороны нашей жизни, характеры и отношения. Подлинное произведение искусства — это красота, которая сама находит предмет для своего выражения. Как говорил Пушкин: «Цель поэзии — поэзия». Ну, о чем, к примеру, написан «Евгений Онегин»? Там изображена пустая жизнь главного героя, но благодаря тому, что это выражено в совершенной художественной форме, этот рассказ становится не сообщением о чем-то и не проповедью какой-либо идеи, но жизнью. И при этом разве Татьяна — не прекрасный образец именно христианского самопожертвования, притом, что она — совершенно живая и ее нельзя не полюбить? И этот образ входит в нашу культуру и нашу жизнь, формируя нас и воспитывая без всяких нравоучений — просто в силу своей красоты. В этом и состоит уникальная роль художественного творчества в деле спасения — оно делает нас тоньше, глубже, человечнее, а человечность — вспомним ту же притчу о Страшном Суде — это именно то, что решит нашу судьбу в вечности.