Поиск

Жертва на иконостас

Для перевода пожертвований отсканируйте в приложении Сбербанка

Пожертвование на иконостас

Жертва на храм

Для перевода пожертвований отсканируйте в приложении Сбербанка

На уставную деятельность

Мы ВКонтакте

старый забор 2.jpeg

Жили - были, не тужили в позапрошлом веку в одном селе два солдата - бобыля.  Государеву службу справили примерно, вернулись домой с добропобедным гласом. Отстроили себе хоромы не хоромы, а так холостяцкие счастливые углы и зажили по добру - по здорову. Избы их прилепились рядом, но друг ко дружке они в гости не ходили, по праздникам через забор едва здоровались, а имена друг друга знали разве только понаслышке, как в базарный день. Одного звали Петр, а другого Иван.

 И вот, однажды наварил Иван походных горячих щей. Вышел вечерком легко, пружинисто на крылечко. Посмотрел на небо и увидел, что над его домом сияет луна. Большая, красивая, желтая, как репа. И подумал Иван: «Да, над моим-то домом луна обширна, сочна,  желта, аж во рту кисло. А над соседским-то домом, над Петровым - тьфу, не луна, а просто вошь бессловесная, старому солдату беспокойство одно!» Пригладил бороду, усмехнулся в усы,  вернулся домой Иван и в одиночестве тихом взял ложку солдатскую, голенищем закаленную, и запустил в тарелку. И вдруг, видит - чудо чудное...

царские солдапты 2

А в это время Петр тоже вышел на крыльцо, тоже взбодрил свою короткую бороду, взглянул на небо и увидев распрекрасную   луну, подумал: «Да, над моим-то домом луна сияет яко  звонкая медаль за отвагу! А над соседским-то домом - тьфу, словно вошь бестелесная, да бледновидная, старому солдату одна морока». Плюнул он благодушно в сторону соседского дома и пошел за стол щи хлебать. Ибо были постные дни, а два солдата - бобыля были постники суровые. Постом - щи да каша, без пирогов. Взял ложку оловянную, в боях с котелками проверенную, почерпнул в тарелке навару душистого и - случилось тут чудо чудное: Увидел Петр, что в тарелке отражается лицо его соседа Ивана. И как ложку он ко рту подносит - так Иван рот открывает, как будто рыба безгласная.

А в это время Иван в своем дому, поднося резную ложку ко рту, увидел чудо пречудное, как будто Петр, сосед его в - тарелке со щами тонет! Рот открывает как будто карась безответный. Изумились оба соседа. Что за диво, что за искушение постное! Что за искушение во щах! Оба взмутили тарелки. Но прошла «щейная волна», улеглась в тарелках. И вновь лики соседей отразились в полноте подробной и родственной. «К чему бы это?» - подумали они чуть ли не вместе и чуть ли не едиными словами. «Наверное, - сказал Иван - голодный бобыль-то, сосед мой, сидит. Снесу-ка я ему горшочек щей наваристых, пусть попробует, какие в нашем полку солдаты щи уготовляли!»

домик солдата - копия

А другой сосед, Петр, то же самое решил. Подумал он: «Сидит этот Иван один, в избе, наверное, не топлено, по углам не метено, сидит - сухари жует. Ну-ка, снесу-ка я ему горшочек щей, знать, - соседи. Да и потом, над моим-то домом луна что надо, а над соседским-то – горе луковое, да с левого краю мохнатое», - приговаривал он и наливал поварешкой в горшок щей для соседа.

И вот, оба соседа вышли каждый на свое  крылечко. И замерли оба, в думе невеликой, но опасливой: «Как так попер ты с горшок по белу свету, соседские бабы да старые увальни, увидят и скажут:  чего по вечерам-то шатаешься, людей горемычных на испуг берешь?» И вот они тихонько - заговорщицки, задами – задами по огородам, лицами друг от друга, направились окольными путями к соседским домам.  Да лбами-то чуть и не столкнулись за околицей в огородах, в лопухах немереных, нелюбопытных.

И Петр, сказал:

-  Ты что, Иван, с горшком-то ходишь по ночам?

А Иван ответил:

-  Да вот, над моим-то домом луна такая хорошая, такая большая, что я надраил у горшка днище, да иду себе, жених женихом, пускаю лунных зайцев на небесный огород. То-то, глядеть, весело! Зазнобисто!

луна

-  А...а, - только и прогудел сосед и спросил в очередь свою:

-  А ты чего тут ходишь с горшком? 

И  ответил Петр еще позаковыристей:

-  Над моим-то домом луна-то  почище твоей светит!   Знаешь, сосед, я решил щи без капусты сварить. Луна такая сочная, такая желтая, кислая, что я готовлю щи без капусты - светом одним лунным заквашиваю». 

-  Ну и как?

-  Хожу. Уже вот духом капустным весьма пробудительно потянуло, а то ли еще будет!

 

храм

Так обменявшись соседскими любезностями, два солдата - бобыля, оглядываясь назад, разошлись в разные стороны и вышли в поле, на край земли. Петр пошел налево, а Иван – направо потянулся. Идет Петр, кружит, ищет дорогу домой, и вдруг зрит, сияет в небе куполок кладбищенской церковки; манит, зовет белейшим своим светом. Завернул Петр на кладбище, вынырнул у паперти и видит, нищий собрат возлежит на  степенях. Толкнул его солдат по простецки.

- Эй. Как там тебя?

Нищий легонько колыхнул спиной:

- Че надо-то?

- Есть будешь? Щей тебе принес! Горячих!

Нищий сел, с шумом дохнул в сторону, разлепил глаза:

-Служивый! Тут и спрашивать нечего, не томи, давай сюда свой горшок!

Присел Петр на ступеньки.

- Ну, чего, хороши ли вышли? Че молчишь?

 

колодец

Нищий чуть повременил, отложил ложку:

- А че говорить? За щи благодарность!

Не утерпел Петр и сказал:

-Да, я их соседу Ивану нес! Думал голодный он сидит, а вышло не так!

- Значит, мне нынче судьба подмигнула! – ответил странный собрат, -  погоди чуток, щас управлюсь с твоими щами!

 А в это время Иван, дав по темной деревне кругаля, натолкнулся взглядом на сияние серебряное церкви, что на кладбище устроилась, как кулич в печи остывшей. Возрадовался он, защелкал перстами и помыслил: «Что ж это я по деревне с горшком хожу, дойду до храма Божьего, может быть даст Господь попотчевать калик-перехожих»  и прибавив шагу, направился в ворота кладбищенской ограды. А на крыльце сидит нищий, недремно на него смотрит. Словно ждет! Глаза несытые пялит! Присел Иван, молча на ступени. Поставил рядом с собой  горшок с дымящимся варевом.

- Чего там у тебя? –  спросил нищий, - горшок со щами? Уж не Иваном ли тебя звать?

- С утра Иваном звали, да тебе-то что?

 - А мне все едино! Подавай сюда горшок, служба-дружба!

Застучала ложка по стенкам. Заныло нутро у  Ивана!

- Соседу нес, думал он без сытости живет. Щи-то знатные вышли! А ты вон без благодарности и понимания вкушаешь!

- Тебя Христос отблагодарит, а я человек простой, неученый, пониманиям  вашим  не обучался!.. 

Помолчал нищий немного, покряхтел томительно и спросил:

- А чего не донес-то  по назначению благодарность свою, а солдатик?

-А тебе-то что? Ешь да помалкивай! – сам не зная, отчего осерчал Иван. 

-  Да, я то ем!- и нищий на него поднялся, -  Что Бог послал! А только  чудно, да грешно! Он ведь тоже со щами к тебе шел! Да вот и весь вышел!

Сердце Иваново затеплилось. Расшевелилась в нем душа! Загладил ладонью усы. Засопел прочувственно, а когда  нищий собрат начал дно ложкой оглаживать, то возьми он ни с того, ни с сего, да и загляни в горшок-то, чего там осталось, какая такая зряшная сладость? А дна-то в горше как не было!  Черная - черная пропасть красным глазом прожигает насквозь, как огонь солому, изваривает, как козленка в молоке матери! Как будто в адские бездны заглянул Иван. «Господи! - подумал он. - Да неужто это сердце мое такое?», выхватил он у нищего пустой горшок,  со всего маху бросил в кладбищенскую крапиву, так что гром железный раздался, словно колокол единожды прогремел и замолк, словно земля потряслась и гробы открылись, и не прощаясь, в страхе и тоске полночной, как побитая собака побежал восвояси, в закут свой благоустроенный по всем правилам горького одиночества.

старый замок

 А с Петром, чуть прежде, как соседский Ивановский горшок в кусты полетел, своя история случилась! Как забрал он у странника чугунок похолодевший, сердце его радостью отелилось; дохнула на него неведомая сила волной горячей, как словно на каменку водой плеснули, ажно зашипело оно, паром хлебным изошло! И в таких-то чувствах пребывая, возьми Петр, да  ни с того, ни с сего, идя мимо храма, да и надень чугунный шлем на голову! Видишь, проказливость какая-то на него нашла! И такая в этом горшке тьма египетская ему явилась, такие казни египетские всполошились, в полный рост от земли до неба девятичинными бесами поднялись, что ни жив ни мертв, снявши его, бросил он его со всей солдатской решимостью, в крапиву кладбищенскую и словно отступающая сторона, до дому посрамленный и унылый доплелся. На душе было так прискорбно и тесно, как будто он в нетопленную, да шершавую печную дыру  по недоумению  заглянул.

Задумались оба солдатика над собой крепко-прекрепко, забрались на лежанки, завернулись  в прострелянные, потом и скорбью просмоленные, солдатские шинели с головой, не поужинав, ни евши,  ни пивши, лежат - думу думают. Оба на луну глядят, дышат тяжко, очами тоскливо туда-сюда по миру плещут! А луна-то на них рот свой беззубый скалит, косой небеса, как саван раздирает!

А собрат, нищенствующий ради Господа, похмыкав, да в затылке почесав, пару раз перекрестившись, лег костями на раздобревшую плоть свою, подоткнул холщевую белую рубаху и уснул  мирным сном. И луна ему улыбалась как младенец Христос из яслей.

А на следующее утро встали два соседа - бобыля не выспавшиеся. У каждого седых волос добавилось. Каждый из них хмурый да бледный, сел за стол и сонным глазом вчерашний вечер окидывает. Жалко стало Петру брошенного горшка, столько лет служил верой и правдой, а он его в крапиву! Да мало ли что ночью от глупости человеческой покажется?  Встал Петр и потек к кладбищенской ограде, прежде Ивана. Взошел на паперть. А нищего и след простыл. Одна тень от холщевой рубахи на дверной косяке белеет. А крапивные заросли, куда он горшок зашвырнул, темно-зеленым гробовым хладом дышат! Где его тут искать? Пригнулся Петр, натянул рукава гимнастерки, и начал руками шарить промеж стеблей жгучих словно из печки горящие угли выгребать!

старый забор

 Но и Ивану стало жалко своего боевого чугунного товарища! Плеснул он на лицо воды, и не заперев дверей, отправился искать горшок среди зарослей кладбищенской крапивы! Встал на коленки, обжигает проклятая зеленая злоба, аж до костей пробирает, но делать нечего, раз принял солдат сердечный приказ, вперед, отступать не моги, служивый! Пробирается шаг за шагом Иван, терпит муку, а из головы одна горькая дума не выходит, и вдруг, как стукнется он со всего размаху о чей-то лоб и слышит голос, вроде бы соседский:  « Иван, ты что ли?  Чего такой хмурый? С лунными зайцами вдоволь наплясался?

 Сел Иван на землю. Руки красные растирает:

-  Наплясался, будь здоров! Видишь, всю ночь  с ними на гулянке был!

А ты что такой невеселый, Петро? Ты-то как?  Ну, как, твои щи окислились лунным-то светом?

- Окислились, соседушка, добрая душа, куда им деваться-то! - Но тут замолчал Петр и говорит:

-  Эх, Иван, Иван! Что мы друг другу голову два старых русских солдата морочим! Над моим-то домом луна была во какая большая!

 А сам смеется и  курносый кукиш показывает!

 А тот ему отвечает:

-  Так и над моим-то домом не хуже!

 И подобную фигуру строит!

-  Так может, мы сломаем забор-то, и будет она на наш двор сиять не лучше и не хуже, чем друг у друга.

   А Петр ответил:

-  Да так-то оно так, Иван. Да только другие соседские дворы-то останутся. Что ж мы тогда будем говорить, что над нашим-то двором общим луна о-го-го как сияет, а над прочими соседскими-то - тьфу, словно вошь бессловесная.             

 И спросил тогда Петр:

-  А ты, Иван, куда с котелком-то щей ночью ходил?

            Поскреб бороденку солдат Иван и говорит:

-  Да тебя, Петр, хотел щами угостить. Думал, измором на простылой печи сидишь!  А ты?

   А Петр-то ответил:

-  Да и я так же мечтал! Пошел тебя добрыми щами согреть. Я, вишь, лицо твое в тарелке видел голодное.

-  А я – твое!

-  Ну, дела Твои, Господи, чудные! - оба вместе  охнули.

- А я вместо тебя голодным лег!

-Д и я  братец, не солоно хлебавши  всю ночь, промаялся, - сказал Петр, - может, пойдем, подкрепимся, как следует, а уж далее  наши котелки поищем?

- И то дело! – согласился Иван и поднялся с колен, -  после обрящем, никуда они теперь от нас  не денутся!  

 

забор в конце - копия      

И с того дня прошло много лет. И живут два солдата - бобыля по-соседски дружно, вместе. А как над их домами луна сияет, как сияет над другими соседскими домами, им теперь все равно. Главное - они теперь живут по-свойски, по-соседски, по-братски. А лунным светом над своей крышей можно только от одиночества хвалиться. От одиночества человек еще не такое выдумает. Всякие глупости в голову приходят. А дружба, она и щами накормит, и Бога поблагодарит, и жить научит, как надо!