Поиск

Жертва на иконостас

Для перевода пожертвований отсканируйте в приложении Сбербанка

Пожертвование на иконостас

Жертва на храм

Для перевода пожертвований отсканируйте в приложении Сбербанка

На уставную деятельность

Мы ВКонтакте

1453558051_e-news.su_4303666

Между русским и церковнославянским языками в традиции русской культуры сложились особые отношения. Русский и славянский (так обычно называют в обиходе церковнославянский) никогда не воспринимались как два «параллельных» языка, как, скажем, русский и французский, так что в самом факте перевода с одного языка на другой не представлялось бы ничего чрезвычайного.

Но употребление русского языка и славянского было взаимоисключающим: там, где действует славянский, русский молчит — и наоборот. Так что переводить со славянского на русский означало бы переводить со «священного» языка на «мирской». Но даже это не единственная трудность в отношении двух языков. Весь словарь высокого стиля в русском языке просто позаимствован из славянского. Но слова эти часто решительно изменили значение. Перевести литургические тексты на «высокий русский» с обилием славянизмов было бы большим смещением: язык этих текстов воспринимался бы тогда как музейный и напыщенный — чего совершенно нет в оригинале. Оригинал — там, где он понятен, — трогает как простое и живое слово. Но перевод на «обычный» современный русский неминуемо воспринимался бы как снижение и порой даже как пародия.

Другая большая трудность такого перевода состоит в том, что литургические тексты — это поэзия, причем поэзия особого рода. Почти все богослужебные молитвы и гимны — это переводы с греческого; новые писались по их прописям. Византийская поэзия — сложная, риторичная, построенная по принципу «плетения словес». За этим риторическим термином стоит образ сплетания венка (победителю), венка из слов. В русской словесности такой поэзии не было. Мы привыкли к ней только в славянском обличье. Ее повороты, приемы,  хитроумный порядок слов  придется упрощать, иначе и по-русски эти стихи окажутся непонятными.

Из того, что богослужебные тексты принадлежат поэзии, следует несколько важнейших вещей. Прежде всего, необходимость красоты словесного построения — не как внешней по отношению к «смыслу» текста, а как относящейся к самому глубокому слою этого смысла. Некрасиво сказанные, эти тексты перестают значить то, что они значили. Они становятся бессильными. Красота — это непосредственная сила смысла.

Одна из главных примет этой словесной красоты — ритм. Как известно, многие византийские церковные гимны были написаны обычными ритмичными стихами (ямбом,  хореем) , который славянские переводчики очень мудро не стали имитировать. Но это  совсем  не значит, что то, что в результате получилось на славянском, — просто подстрочник.

Богослужебные тексты следуют сложным законам ритмики и благозвучия; это молитвословный стих, природа которого до сих пор не выяснена.

Переводчик неизбежно толкует то, что он переводит. Каждый перевод — уже истолкование. Но переводчик, воспитанный на прозаическом понимании, будет «толковать до конца», «до полной понятности», до некоторого однозначного смысла. Даже если этот «окончательный» смысл действительно заключен в словах литургического стиха, им дело не ограничивается. Поэтический смысл отнюдь не смутен и не приблизителен, он по-своему точен. Но в нем непременно есть открытость, есть простор для разных прочтений.  Поэтический простор, странность и благодать смысла несут в себе слова литургических текстов. Это нисколько не противоречит тому, что литургические тексты — не светская лирика, а поэтическое изложение догматики.

60

Немного истории

К концу X — началу XI столетия Киевская Русь становится централизованным государством, в создании которого живое участие изначально принимала Русская Православна Церковь.

Поэтому есть все основания полагать, что первые оригинальные произведения церковной поэзии на русской почве возникли не позднее середины XI века, когда в русские святцы уже определенно вошли равноапостольная  княгиня Ольга, равноапостольный  великий князь Владимир, возможно, Федор и Иоанн — варяги-христиане, убиенные язычниками. Не исключено также, что к названному периоду особым почитанием на Руси пользовался пророк Илья.

При этом нужно помнить, что церковная поэзия действовала не только в книжной передаче, доступной сравнительно узкому кругу образованных людей. Едва ли не в большей мере она открывалась в звуке, в соборном пении народом священных песнопений.

Говоря о церковной поэзии Киевской Руси, невозможно обойти молчанием творчество  епископа Кирилла Туровского (умер до 1182 г.). Кириллом написан «Канон молебен», «Канон успению преподобной  княгини Ольги, бабы Володимеря». Одна из редакций древнего проложного Жития Туровского епископа приписывает ему «Канун великий о покаянии... к Господу по главам азбуки», текст которого пока не найден.

Редкий литературно-поэтический талант епископа Кирилла Туровского принес ему долгую славу. Недаром его сочинения помещались в различных сборниках среди творений знаменитых отцов церкви — Иоанна Златоуста, Григория Богослова, Афанасия Александрийского, Епифания Кипрского, Ефрема Сирина, которые для самого Кирилла нередко служили высокими образцами и важными источниками.  Тем не менее Кирилл не просто составитель; он подражает совершенным образцам, как того требовал литературный этикет средневековья, но сам поднимается на их уровень, придавая особое значение литературному совершенству своих произведений. В подтверждение обоснованности этих слов можно привести молитвы Кирилла Туровского. В общей сложности им было создано более 20 исповедальных, благодарственных и других молитв «на всю седмицу», то есть на каждый день недели.

Кириллу — гимнописцу и проповеднику был особенно свойствен приподнятый, торжественный стиль. Может быть, поэтому из всего цикла написанных им молитвословий удачно выделяются своим праздничным, светлым душевным настроем, а также композиционной изящностью молитвы воскресные. Такова в первую очередь воскресная молитва «по утрени». Текст ее легко делится на три строфы с последовательно убывающим числом строк. Соответственно в первой строфе их пять, по второй — четыре, в третьей — три. Каждая строфа имеет собственную стихотворную модель:

I. Слава тебе, Господи Боже мои:
яко сподобилъ мя еси
видети день преславьнаго въскресения твоего,
въ и же свобод иль еси
соущьыя по аде праведнихъ связаньныя души.
 
II. Тоя свободы, Владыко, и азь желаю.
Разреши мя, связанна суща многыми грехы,
да въсиаеть светъ благости твоея
въ мрачней моей души.
 
II. Веде бо безъчисльнныя твоя щедрости
и неизъреченьное твое человеколюбие,
яко отъ небытиа привел мя еси.

 

 кирилл

 

Святитель Кирилл Туровский

 

Святитель Кирилл Туровский

Современником святителя Кирилла Туровского был святой князь Андрей Боголюбский. Благодаря стараниям этого умного и решительного правителя началось быстрое политическое и культурное возвышение Владимиро-Суздальской Руси. Желание укрепить веру народа в особое покровительство  Богородицы Владимирской земле подвигло Андрея Боголюбского на учреждение во Владимире нового праздника — Покрова Пресвятой Богородицы. В 1166 году этому празднику посвящается первый храм — всемирно известный ныне памятник древнерусского зодчества, церковь Покрова на Нерли. Содержание древней службы названному  празднику буквально пронизано теми же мотивами, что звучат в «Акафисте Богородице»; хотя один мотив явно преобладает — это настойчивый призыв к «необоримой заступнице» даровать «оружие обоюду на врагы остро», «огонь попаляя противных наших, хотящих с нами на брань».

Песнопения иконе Владимирской Богоматери перекликаются с церковными гимнами, прославляющими новгородскую святыню — богородичную икону, которая чудесно упасла город от разорения войсками суздальского князя Мстислава Андреевича в феврале 1170 года. Согласно летописному известию, вынесенная во время битвы из Софийского собора на крепостные забрала, она была поражена стрелою, пущенной кем-то из наступавших: «Застрелиша суздальцы икону, и обратись икона лицем на град», что и предрешило победу новгородцев.

В ознаменование свершившегося чуда архиепископ Иоанн установил 25 февраля праздник Знамения Богоматери. Отдельные гимны, посвященные этому празднику, могли появиться довольно рано, как, например «Тропарь пресвятой Богородице Знамению, иже в великом Новеграде».  

Яко необоримую стену
и источьникъ чюдесъ
стяжавьше тя раби твои, 

Богородице пречистая, 

сопротивьныхъ ополчения низълагаемъ.
Темъ же молимъ тя: миръ граду твоему даруй
и душамъ вашимъ велию милость. 

Автор этой поэтической миниатюры технически ориентировался на уже хорошо знакомый нам принцип слоговой симметрии. Композиция тропаря выстроена им таким образом, что обращение к Богородице оказывается в обрамлении равного количества строк — три сверху, три снизу (как бы наподобие средника в иконе). Думать, что это всего лишь случайное построение, было бы неверным.

photo_42186

Еще несколько небольших, но важных дополнений к сказанному о русской литургической поэзии XI—XIII веков. У читателей могло сложиться представление, что нерифмованные стихи  были в эту эпоху главной и чуть ли не единственной формой стиха русской гимнографии. Это не совсем так. В распоряжении древнерусских авторов имелся целый набор других способов для обозначения стиховых строк и придания им характера определенной поэтической  организованности. С этой целью могли использоваться акростихи, анафоры, рефрены, синтаксические и стилистические параллелизмы, различные приблизительные рифмы и т. п. Кроме того, этому же служил способ согласования смежных строк по их начальным звукам или по начальным словам с похожим звуковым строем.

В качестве иллюстрации нам послужит древнерусское поэтическое переложение одной из самых выразительных и лиричных частей литургии святителя Иоанна Златоуста — «Херувимской песни»:

I. ИЖЕ херувимы тайно образующе
И ЖИвотворящей Троице трисвятую
песнь припевающе, 
II. всяЯКОе ныне житейское отложим попечение,
ЯКО да царя всех подымем,
 
III. Ангельскими невидимо дариносима
чинми, Аллилуйа, аллилуйа, аллилуйа. 

А теперь — вариант с похоже звучащими начальными словами — стихира

Приидите, любомудренин:
 
I. песньми богокрасными
воспоемь достохвальней и смиренней 
II. Евросиние веечеетней,
осьняющее древо ПЛОДА неизреченьна, 
III. копание корене Русской земли,
Полотска ГРАДА  оублажимъ.

Таковы в общих чертах основные приметы поэтики древнейшей русской гимнографии. За первые три века своего развития русская церковно-поэтическая культура приобрела уверенный литургический голос и выразительный художественный облик.