Протоиерей Александр Коротаев живет в Кирове. Он служит в нашем храме Иоанна Предтечи. Батюшка автор четырех документальных фильмов, получивших дипломы международных фестивалей и двух замечательных сборников рассказов; в послерождественские дни мы решили познакомить наших прихожан с двумя рассказами из его книги «Единственный слушатель», вышедшей в издательстве при МГУ. Сердечные и духовно значимые воспоминания протоиерея Александра о поездках по святым местам русской земли помогут современникам не растеряться в нашем быстроменяющемся мире и утвердиться в своем спасительном пути. 

Жертвенник 

Заповедь «Чти день субботний», является четвертой по счету, а поскольку все – после первой – оказываются лишь ее уточнением, то ее нарушение есть полный разрыв с Источником жизни. За это можно было убить грешника камнями за городской стеной, чтобы не стал он разносчиком смертельной заразы: не хранения Субботнего дня. Если помните, фарисеям казалось, что это достаточно сильное обвинение, чтобы убить Христа. Убили за другое, но для нас, сегодня читающих Новый Завет, непонятно, насколько это страшно – не хранить покой. С таким внутренним устроением я отправился в это место — Валаам, которое самой природой предопределено для общения с Богом. Явиться туда в шортах или рубахе с пальмами мало кому придет в голову. Но именно с мыслью о покое, пусть даже не в бытийном, а бытовом формате, я и отправился на Валаам, получив в турбюро «Радонеж» бесплатную путевку и билет на поезд «Москва – Петрозаводск». 

Так думал я накануне отпуска, который в этот раз решил провести, не вспоминая о том, что считалось бы работой. Дело в том, что священник находится круглые сутки в непрерывном напряжении, не считая времени сна. А иногда и во сне. 

Для христиан Субботним днем по смыслу является Воскресенье. Но ни в какой другой день на него не сваливается такое количество забот и такой объем суеты, как в этот день. Потому что в этот день все верующие в храме, а значит и у него максимум «работы». И вот, наконец, отпуск – и опять без конца решаются какие-то вопросы, выполняются просьбы, а покоя нет. Покой нам только снится.

 

С некоторых пор стало очевидно: чтобы отдохнуть, надо уезжать. А куда уезжать священнослужителю? – конечно, по Святым местам. В результате появилось три фильма моего авторства о святынях вселенского Православия. Прибавить к этому внимание и благодарность значительного числа людей, радость от деятельности, в прямом смысле творческой. И даже учебно-наглядные пособия в виде тех же фильмов для служения пастырского — все появилось в результате! Кроме отдыха, кроме покоя. 

 И вот, думаю, в этот раз просто поеду по туристической путевке, «чайником», как все. Чтоб никто ни сном ни духом не догадывался, что рядом священник. И не вздумал искать совета, прояснять свое мировоззрение, ни тем более развлекаться в бесплодном споре о ценностях нашего века.

Поеду, решил я, но, сколько смогу, не выдам своего статуса, буду инкогнито. Читать, спать, ходить на экскурсии. Все в шортах – я в шортах. Все на концерт – и я на концерт. 

 Культура всякого высокого профессионализма требует время от времени полного отвлечения от дела, которому ты служишь. Брать работу на дом в высоко организованных обществах не заведено. Дурной тон – в гостях говорить о профессии. Иначе Вас никуда больше не пригласят, и к Вам никто никогда не придет. Работу и отдых естественно чередовать. Нельзя же, например, сделать два шага сразу правой ногой, а также и два вдоха подряд. 

До некоторых пор я думал, что презираю усталость, на самом деле я презирал отдых. Тех, кто этого упрямо не понимает, жизнь кладет в больницу. Наступает болезнь и тут уж поневоле приходится отдыхать. Но нет! Мгновенно становиться известно, что в такой-то палате лежит священник, и очень скоро начинаются посещения, вопросы, разговоры и ты опять на работе в перерывах между капельницами. 

Первым делом, оказавшись в еще почти пустом плацкартном вагоне, я повыкрутил ручки радио во всех ближних купе. Заняв свою нижнюю полку, я принялся отдыхать изо всех сил. По перрону шли пассажиры с рюкзаками и сумками, по вагону шли коробейники, предлагая купить журналы и пиво. Я остановился на мороженом.

 

Безусловно, Валаам принадлежит к числу таких мест, именно про которые сказано: «Увидеть – и умереть». Досадно умереть, не увидев, в том числе и Валаама. Надо понапрягаться, чтоб его увидеть. Увидеть Валаам и отдохнуть – так отныне будет называться моя программа. 

Напротив меня села какая-то девчонка с пивом, люди проходили с чемоданами вдоль вагона, но я почувствовал, что именно я делаю что-то не то. И понял – сегодня среда, а я ем мороженое. В другое время я просто бы вздохнул: ну, забыл, прости, Господи. А сейчас воспоминание о нарушении поста дня среды вцепилось в меня крепкой хваткой, потому что в нашем купе появились люди, которые про это не забывали. А это могли быть только участники паломнической группы, совершающие поездку по маршруту: Кижи – Свирь – Ладога – Валаам. 

Действительно, две молодые женщины церковного вида сидели рядом со мной и обсуждали негромко наш маршрут. В руках у них была памятка по дням поездки. Интересно, видят они или не видят, что я ем мороженое? - паниковал я. Судорожно начал я искать какой-нибудь пакет или ненужную бумагу, чтобы выбросить «скоромный» продукт. 

Наконец, во мне проснулось некоторое достоинство, и я принудил себя хладнокровно доесть эскимо. Тем не менее, я не переставал ерзать из-за чувства вины. Вытерев салфеткой липкие руки, я сказал:

- Если я не ошибаюсь, вы также едете на Валаам?

- Да, - подтвердили они.

- А не разрешите ли вы мне посмотреть вашу программу поездки, которую мне почему-то не дали?

- Пожалуйста, - сказали они.

- Здесь написано: «Вечер классической музыки на теплоходе»? А мне сказали, что на теплоходе может быть и дискотека?

- Не может быть! - в ужасе сказали они.

Что значит «церковные» по виду. Выдавала их не какая-то форма одежды, по которой иногда видно женщин, идущих в церковь. Скорее, по глазам их было видно, которая часть внимания их была направлена вовнутрь себя, а какая наружу. И та, которая была направлена внутрь, была несравнимо больше. Отчего на лицах их был написан предмет, интересовавший меня сегодня – покой.

- Мы едем в эту поездку второй раз, и в прошлом году никакой дискотеки не было, - наконец сказали они.

- А вечер классической музыки был?

- Нет, — грустно сказали они.

- Вот видите!

- А бар в ночное время там работает? - не унимался я.

- Вроде бы нет, - в полной растерянности посмотрели они друг на друга.

Проводница пришла собирать билеты, на какое-то время разговор прервался. А когда проводница ушла, девчонка, та, что сидела напротив меня, сказала:

- Давайте знакомиться, - и представилась, - Я – психолог. А вы? - Обратилась она к паломницам. Они назвались и сказали что они проектировщики. Металлургических заводов.

- А Вы кто? - спросила она меня. И я понял, что мое инкогнито завершилось.

- Если Вы психолог, то догадайтесь. По-моему, это видно и так, - приготовился я к тому, что она скажет: «Вы – священник».

- И все-таки? - не отступала она.

 

Я, конечно, не должен был солгать. Я должен был говорить правду. И я ее сказал.

 — Я… кинорежиссер, - сказал я, - А что? Разве не похож? А вы думаете, как я здесь оказался?

 И я рассказал правдивую историю, о том, что я снял три документальных фильма, один из них, наряду с другими наградами кинофестиваля «Радонеж», получил специальный приз – бесплатную паломническую поездку автора на Валаам.

- Вот поэтому- то я чувствую себя не совсем в своей тарелке. Ни ступить ни молвить. Кто бы мне рассказал, как надо вести себя в православной среде. Ведь для меня это не рядовое событие. Это напоминает мне французский фильм о бедном парикмахере, попавшем на океанский лайнер в общество миллионеров, за то, что он победил в конкурсе и получил бесплатную путевку. Фильм, кстати, хорошо кончается: он, бедный человек, женится на дочери миллионера.

- Вот здорово! - воскликнула психолог, - Вы обязательно женитесь на дочери миллионера! 

 Я откашлялся и заметил, что предчувствие чего-то очень важного, что должно со мной произойти в этом путешествии, у меня есть. А еще спросил паломниц, не согласятся ли они объяснять мне, что будет непонятно по ходу дела. И, хотя я не собираюсь снимать фильм о путешествии, православная жизнь для меня во многих отношениях непонятна, загадочна и вызывает много вопросов. 

Валаамский архипелаг – это группа островов числом около пятидесяти, из которых самый большой так и называется: Валаам. Лежит он в северной части Ладожского озера, когда-то называвшегося Нево. Валаамский монастырь –удобное место для иноков. Он самой природой создан для прославления Творца и для спасения души, потому что со всех сторон отделен водою от материка. К этому таинственному и святому месту вез нас теперь теплоход, или, как говорила руководительница группы, «кораблик», под названием «Господин Великий Новгород».

 

Теплоход очень напоминал мне яхту из-за изобилия деревянной желтой отделки, блеска корабельного лака, множества латунных рукояток, поручней и иллюминаторов. Первым делом я обошел и заснял на видеокамеру все, от прогулочной палубы до нижней. Заглянул одним глазком в машинное отделение и капитанскую рубку, и когда наконец мне сделали замечание, переключился на озеро и уходящий в даль берег. 

…Берега не было видно. Я помню, конечно, географическое отличие моря от озера, но считаю, что если не видно берегов, любое озеро по смыслу является морем. По великому смыслу безбрежности, по немыслимости неминуемого возвращения на берег. Наш корабль – остров, который должен будет присоединиться к архипелагу Валаамских островов. 

Должен сказать, что к кораблю и морю я отношусь религиозно. Так же отношусь еще к белому листу бумаги и ручке, особенно перьевой. Я перед ними благоговею. Религиозно – значит, испытываю в отношении их такие чувства, как благодарность, умиление, трепет, восторг. А также Страх Божий. «Придите, страху Божию научу вас!» - значит, оживлю в вас погасшие чувства. 

Конечно, эти чувства подобает испытывать не к творению, а к самому Творцу, иначе это будет идолопоклонство. Но сейчас разговор о том, что сами эти чувства в людях угасли. Эти сильные чувства вообще ни к чему не испытываются в наши дни. 

Большую часть пассажиров совсем не следовало называть паломниками, тем более православными. Обычные люди, и они, как и я, хотели отдохнуть. Это не всегда вязалось с целью нашего путешествия. Я не говорю уже про другие четырехпалубные корабли, с которых доносилась веселая музыка. Конечно, тяжело видеть, как величественная тишина древнего Нево оскорбляется пустотой «из жизни отдыхающих».

 

С моими спутницами по вагону мы случайно оказались за одним столом, и, думаю, с этой минуты им стало казаться, что я их преследую. Наше общение за столом ограничивалось необходимостью подать соль или налить из супницы суп… 

- Вы обещали мне быть моими консультантами, - напомнил я им, потому что молчать было как-то неловко, - Не объясните ли вы мне, почему службы в церкви выдуться на непонятном церковно-славянском языке? Надо сказать, что задавать подобные вопросы мне было легко и интересно, потому что меня без конца ими обычно атаковали. Посмотрим, что вы теперь на это ответите? 

Новое ощущение обнаружилось во время концерта на верхней палубе теплохода. Настрой на встречу с вселенской православной святыней, качка, ветер, суровая природа Ладоги и европейская классическая музыка.

Если бы я не имел возможности переживать все это вместе, рядом, я бы считал, что одно другому должно мешать, противоречить. Ничего подобного. Моцарт не противоречит Валааму, а Вивальди – ветру на палубе. 

Основные толщи Валаамских островов состоят из огромных кряжей темно-серого гранита. Известно, что и до христианства Валаам представлял собой гигантский языческий жертвенник. 

Да в некотором роде и священник – жрец. А что такое жрец, мы знали по школьным учебникам еще в советское время. Роль его заключается в том, что его руками совершается жертва – отделение части от целого и присоединение ее к еще более целому. Причем то, что стало нецелым, оставаясь собой, после всего включает в себя то, большее целое, становясь им... Жертвенник с самых архаичных времен до наших дней всегда имеет примерно один и тот же вид: каменный стол на каменном основании, куда и складывается принесенное в жертву. С неба нисходит огонь, и жертвенник освобождается, освящается. Кажется, что такие действия может совершить любой, но вы попробуйте. Вы убедитесь, что, как бы серьезно вы это ни делали – вы не священник. И все тут. 

Так вот, есть тот жертвенник у любого человека, как средоточие переживаний, способное удерживать надолго самую острую боль. Это место души, которое мы называем сердцем. На него сходит время от времени огонь и «пожирает» все накопившееся. По этой причине не должно глаз и ухо священника прикасаться нечистоте, потому что какое место нечистоте на жертвеннике? 

Светлые воды Нево, вдаваясь в Валаамский архипелаг, образуют живописные заливы и проливы, многие из которых служат надежным пристанищем для судов. Обычно в спокойных его водах величественно отражаются высокие отвесные скалы и лес, растущий по берегам. 

Возвращаясь к теме жертвенников – таким жертвенником недавно стал сознавать себя и я. И выходит, вез я на Валаамские жертвенники весь груз своих сомнений и досад, а также и чужих, ставших моими, а не только несколько посланных горячих записочек-пометок в нагрудном кармане. И этот груз я должен был привезти прямо к Спасо-Преображенскому престолу главного храма монастыря. Прямо на Божественную литургию.

 

А ветер усиливался, погода ухудшалась. Прошли Свирский шлюз. Известно, что с возникновением на Ладоге пароходства и началось нашествие паломников на Валаам. Но примечательно, что из-за опасной непредсказуемой погоды страховые компании не решались страховать суда на Ладоге. Встали на ночь на рейде. Валаам был уже перед нами, но погода ухудшалась, потемнело» «синее море». Ночью была гроза, теплоход на рейде качало так, что впору было познать, какова она – морская болезнь. 

Рано утром пересели на катерок. Небо над Валаамом просияло и очистилось Погода наладилась, но с приближением к Валаамским пристаням, к берегам самого большого монастырского залива, похоже, что мое внутреннее напряжение достигло наивысшей точки. В заливе-то всяко должно было быть спокойно. Так плыли мы мимо Никольского острова, воздушного храма святителя Николая, пока не возник в полный рост соборный храм Преображения Господня, главный жертвенник Валаама. Приехали. Божественная Литургия. 

Во время службы мне иногда казалось, что пол чуть слышно покачивается под ногами, как если бы я совершал Богослужение на корабле. И вот, обычным образом, поминая имена близких мне людей, передо мной воспроизвелась многомерная картина живых сочувствий, которую мы в просторечии называем память. Те, чьи имена я читал и молитвенно произносил, невидимо стояли в эту минуту вместе со мной в преклоненном прошении. И в тот момент, когда совершилась Тайна бескровной жертвы, - для всех нас вместе исчезла тяжесть неразрешенностей текущего дня. Мы слышали, как жертвенник с шумом освободился. 

Здесь надо сказать, что ощущение, будто со мной должное произойти еще нечто важное, меня не оставляло. До отплытия теплохода от Валаамского причала оставалось полтора часа. Возможно, это что-то встретит меня на экскурсии на Игуменское кладбище, где покоятся многие Валаамские святые. И мы пошли на кладбище. Перед тем как покинуть храм, я оказался перед выбором: не остаться ли на предлагаемый всем молебен о примирении на Кавказе. Но помолиться у меня возможность будет и в другом месте, а Игуменское кладбище только на Валааме. Конечно, поначалу я решил пойти на кладбище. Но только мы двинулись от храма, ни с того ни с сего наш проводник-экскурсовод спросил меня, не хочу ли я все-таки пойти на молебен. 

Молебен был в маленькой церкви Валаамской Богородицы. Только что сослуживший со мною игумен из Иваново очень медленно зажигал свечи и лампады. Он никуда не торопился, а я еще надеялся успеть на Игуменское кладбище. Как в замедленном кино, игумен открыл Царские врата, приготовил требник и Евангелие и вот, произнес начальный возглас. Но как произнес! Он его распевал, наверно, целую минуту. Затем пауза, длинная, совершенно неоправданная, затем следующие по чину возгласы и молитвы – все непривычно медленно, так медленно, что меня, к моему стыду, это начало раздражать. Во мне поднялся ропот. «Да что же это! - возмущался я про себя, - Да он никуда не торопится!». Я нервно поглядывал на часы, конечно, отказавшись уже попасть на Игуменское кладбище. Успеть хотя бы на теплоход. Вообще – не опоздать бы, ведь я хоть и батюшка, теплоход меня ждать не будет! Дальше я стал уже негодовать, что уж совсем никуда не годится. И вдруг, разом, стало просто. Да, он действительно просто никуда не торопится. Он служит так, как будто времени уже не существует вообще! Он, как бы напрягшись, приподнял тяжесть давящего времени и образовал место, в котором времени, а, следовательно, и спешки, нет. Я вздохнул и успокоился.

 

Молебен этот, который идет минут двадцать, в режиме реального времени он служил час двадцать. Для меня же он длился спокойную вечность. Час двадцать субботнего Покоя. Причем, я не потерял полного ощущения времени и пару раз взглянул на часы, убеждаясь, что никуда не опаздываю. К теплоходу я пришел из минуты в минуту. Вот разве что не успел поблагодарить замечательного ивановского игумена за преподанный мне урок. Властвовать над временем – волшебное чувство. 

Имеет ли право лицо в духовном сане взять и пошутить? Ведь вчера мне пришлось расстаться со своим инкогнито – надо было принять на исповедь всех желающих причаститься на Валааме. Начали после ужина, закончили за полночь. Это мой хлеб. После моего «разоблачения» (или облачения? - я ведь, наоборот, облачился в подрясник) вчера в ресторане уже невозможно было продолжать представляться режиссером. И, тем не менее, я почему-то обратился к своим спутницам: 

 - У меня есть некоторые задумки относительно будущего фильма, – сказал я, - Не хотите ли поучаствовать в пробах? Как же это у нас в кино называется? – вслух задумался я. Сейчас должно было бы стать ясно, сердятся они на меня или нет. Слушайте, что они ответили. 

 Они ответили:

- Это называется «кастинг».

В девятнадцатом веке монахи говорили паломникам:

- Желаем вам получить на Валааме то, зачем Вы приехали.

Я, очевидно, получил. Задержавшись на берегу после службы перед отплытием, мои православные спутницы, были очень довольны еще и тем, что в двух шагах от монастыря наелись Валаамских ягод. Без тени иронии сказал я им, что очень рад за них. И, снова шутя, добавил, что они тоже получили то, зачем приехали. Юмор оценили. Еще одну шутку простили батюшке. 

 - А как вы перенесли ночную качку? - спросил я соседок. Они не заметили ночью никакой качки. Грозы не было! И вот что странно: девушки решили, что я снова пошутил, и на этот раз неудачно. 

Выйдя на берег за стены монастыря еще какое-то время казалось, что служба продолжалась, силами некоторых местных жителей – хором птиц, лягушек, кузнечиков. Было очень тихо, но как-то быстро растаяла атмосфера духовной сосредоточенности. Мы еще стояли на Валаамском берегу, но это был уже не монастырь, а курорт. Пассажиры больших туристических кораблей курили, пили пиво, в общем, отдыхали. Это была для меня нулевая точка, с которой начали заново копиться чужая тяжесть и тихое раздражение, которое однажды должно будет разрешиться у очередного жертвенника. Очень хотелось спросить кого-нибудь еще, была ли ночью буря на Ладоге? Но я не спросил. Я давно уже не задаюсь вопросом, почему синоптики так часто ошибаются с прогнозом погоды – погода вещь очень субъективная, тем более на Валааме.

 

Представитель. 

Чудо! Несмотря на то, что все дореволюционные российские сословия оказались начисто стертыми железным катком недавней истории, в последние двадцать лет из них чудным образом воскресло одно – духовенство. Объявилось вместе с позолотой служебных облачений, бородатостью, многодетностью, мирностью и вдумчивостью лиц. 

Возникло вроде бы из ниоткуда. Но вызванное из небытия сословие составилось из реальных людей, известных и живущих на земле. Общество само смогло регенерировать утраченный орган, потому, что в нем стало нуждаться. Каждый социальный слой дал своего представителя, причем едва ли не лучшего. Этот священник – бывший офицер, этот врач, этот педагог. И это очень логично. Кто лучше поймет своего? – свой. 

 Что характеризует духовенство как уникальное сословие – и канонические правила, и вкусовые предпочтения… Но прежде всего – это постоянная необходимость слушать и соболезновать. Отсюда и «послушание, которое паче поста и молитвы», где послушание – не подчинение, а внимание.

 В поездку на Соловки меня пригласила Александра Павловна, руководитель паломнического центра. Должен был ехать другой священник, но у того возникли непреодолимые обстоятельства. Выгородив из чреды служб и домашних дел десять дней, я согласился. А придя к автобусу, выяснилось, что тому священнику удалось-таки преодолеть обстоятельства. К этому следовало относиться как к удаче, два священника – не один. И одного иной раз нет, а что за паломничество без батюшки – «безотцовщина». 

Из подобных поездок я возвращался уже не раз. И в числе особых даров привозил с собой какое-нибудь впечатляющее знакомство с человеком. Дорога сближает, сближает мера откровенности, да еще в легендарных местах, да еще с большой вероятностью, что эта встреча – первая и последняя. Ждал я впечатлений от новых мест, каких-то очень личных открытий и много чего еще, что жадно впитывает зрение, пробужденное чувством дороги. На тот момент мне уже было ясно, что впечатляющее знакомство поездки на Соловки – это отец Леонид. 

Поскольку священников двое теперь – как это будет?

- Вы старший, - отдавая предпочтение, сказал я отцу Леониду при знакомстве, - Командуйте.

По-видимому, он тоже делал вежливый жест, отвечая мне:

- Хорошо, вы, пожалуйста, не беспокойтесь, отдыхайте. Я все буду делать сам. Да, вот и видеокамера у Вас… Снимайте-ка, лучше, кино, - почти скомандовал отец Леонид.

Скажу откровенно, мне не понравилось, как меня отправили на «отдых», я взрослый человек и сам принимаю решения. Но ведь это я сам и предложил ему командовать… 

Два священника – это не два медведя в берлоге и не две хозяйки на кухне. Не смог ли бы я действительно сделать видеофильм о поездке, спросила Александра Павловна. Пусть бы я раскрыл средствами кино сотериологический смысл паломничества.

 

Отец Леонид, подумал я тогда, в духовном сословии, по-видимому, представитель рыжих и двухметровых. Он мой ровесник, столько же примерно служит. Но служит он в такой дали, что дальше и не ссылают. К слову сказать, в тех краях в ссылке находился Дзержинский, если это имя вам о чем-нибудь еще говорит… Я попытался выспросить что-либо про него. Не мною подмечено, что в нашей современности можно встретить людей, всем обликом и нравом не подходящих под стандарты наших дней. Как если бы это были опоздавшие родиться в легендарные времена богатыри, герои былин. Отец Леонид мог бы быть в сословии делегатом от скрытно живущей армии богатырей, рассеянной по миру. Мужественное, даже суровое лицо, и в то же время способность этого лица мгновенно преображаться и светить как солнышко, властно вызывая ответную улыбку. Не рост и физическая сила выдают скрытых титанов, а руки. Руки их, живые и трепещущие, иногда как крылья птицы, завораживающие одним взмахом, говорящие. 

 - Кино, так кино, - смиренно согласился я, - Надо будет снабдить видеофильм текстом с описаниями достопримечательностей, лирическими отступлениями и цитатами.

Поначалу может показаться, что сегодняшние паломнические службы взяли свой опыт у туристических бюро. А ведь если разобраться, все ровно наоборот. Это туризм возник, используя традиции паломничества.

«С распространением христианства тысячи людей устремились к библейским местам, и великая энергия совершать путешествия к далеким святыням, была энергией религиозной. Эта сила была способна преображать людей, и то, что они тогда делали, называлось подвиг», - так начинался текст. 

Вот отец Леонид занял место рядом с Александрой Павловной – докуда доставал микрофонный провод. Так, сидя, он начал молебен с акафистом и водосвятием, хотя на этом месте вполне мог бы быть я. Через автобусные динамики зазвучал акафист святителю Николаю, покровителю путешествующих. После этого батюшка перешел к водосвятному молебну и, освятив воду, окропил всех сидящих и спящих в автобусе. Итого с панихидой не менее двух часов. Какой неленивый священник достался! - радовались все. Справедливости ради следует сказать, что некоторые священники, поминая на записках, делают это иногда торопливо, невнятно, перескакивая через имена. Здесь же на лицах пилигримов читался сдержанный восторг и нескрываемое уважение. К сожалению, голос в микрофон звучал слишком громко, ничего не было слышно из-за искажений в динамиках. Не мог слышать я и мысли в своей голове, сочиняя текст будущего фильма. Текст почти не продвигался.

До этого я не был на Соловках и, так или иначе, это входило в программу жизни. Так когда-то мне пришлось впервые увидеть Москву и Ленинград, в этом же ряду были и природные регионы – Урал, Байкал, Кавказ. Характер путешествий менялся с возрастом. Оптина, Валаам, Сергиев Посад. И вот можно ставить еще одну галочку - Соловки. 

 «В те далекие времена сформировался такой внешний облик богомольца – наличие бороды и длинных волос. Башмаки из кожи, темный, как правило, выгоревший в дороге плащ, сума, бутыль для воды, выдолбленная из тыквы», - продвигал я текст. 

 Сегодня это рюкзак, коврик, спальный мешок. Вместо тыквы - пластиковая «полторашка». Вот когда надо было родиться отцу Леониду, или во времена Куликова поля, или быть суворовским богатырем. Узнал еще, что отец Леонид кроме как в своей сельской церкви в воскресенье, служит Божественную литургии практически каждый день в зонах строгого режима, где им же построены тюремные церкви, если не ошибаюсь, пять. Он в авторитете. Так что ясно теперь, чьим представителем он является еще.

 

«Странник и паломник – не одно и то же. Странник подражает Христу в бездомности, бесприютности. Паломник, по определению, возвращается домой. И все же где-то они совпадают. Паломник тоже значительную часть времени бездомен и бесприютен». 

Удивительно, что впервые в жизни я узнал о странниках от модного тогда американского писателя Сэлинджера. Он мне, русскому, рассказывал о русской книжке «Откровенные рассказы странника». Там же я впервые прочитал об Иисусовой молитве, при непрерывном повторении которой холод, голод, страх отступает, и любое место становится домом. 

 Ночью, когда все мирно уснули, созерцая освещенную фарами ленту дороги, мне пришлось продолжить работу над текстом о паломничестве. Теперь искаженный динамиками голос отца Леонида не мешал. Похоже, все спали. 

«Паломник желает переживать новые впечатления, и впечатляться новыми переживаниями. Его влекут новые места и виды. Его пробуждают новые сведения. И сразу даже не поймешь, отчего так сильно исполнился путешествующий нового содержания – оттого, что он прикоснулся к тайне или оттого, что тайна прикоснулась к нему». 

 «Неплохо для начала», - грустно одобрил я складывающийся в голове текст и попытался заснуть. Я чувствовал себя отторгнутым несправедливо, но с чего было взяться какой-то детской обиде? Я не мог уснуть. Вдобавок еще ужасала перспектива нескольких ночей в автобусном сиденье. Не поверите, по детски захотелось заплакать. Без расчета на что-либо, механически, я стал повторять Иисусову молитву. И вдруг в области солнечного сплетения ощутил разливающуюся, похожую на вино теплую сладость. Перестал повторять – прекратилось, снова начал – и заснул. Когда утром попробовал повторять – тепло уже не разливалось. Но главное я понял, - если не чувствуешь, не значит, что не действует! 

«Тысячи километров пути, опасного, безусловно, с риском для жизни и здоровья, где поначалу единственной защитой было только горячее вдохновение веры и молитва, преодолевались когда-то пешком. Нужно было защититься от разбойников на дорогах, не заблудиться, не погибнуть в опасностях природных и погодных. Как? – Только напряжением всех сил, Сама Дорога была источником сил, сам Бог был сопровождением беззащитных. Но для этого было необходимо непрерывно призывать Имя Божье, взывать непрерывно, как жадно втягивают горячий воздух в пустыне. От нужды и трудностей странствий началась Иисусова молитва».

 

Но именно тогда уже по пути паломников стали строить приюты и гостиницы. Стала создаваться, как бы сейчас сказали, – инфраструктура. В Соловецком кремле ночевали только священнослужители. Лица не в священном сане, все наши кроме меня и о. Леонида разместились в общежитии в двух сотнях метров от монастырской стены, на берегу Святого озера.

Как некогда Иерусалим стал огромным странноприимным домом, так, что даже местное население потерялось в море паломников, так и сейчас в святых местах кажется, что все устроено для них: почта, телефон, магазины. Церковь благословляла строительство вдоль основных паломнических путей постоялых дворов, больниц, охраняемых колодцев. Так и сегодня, где бы мы ни оказались – на Валааме, в Троице-Сергиевой лавре, в Дивеево – кажется, что все подчинено и создано только для паломников. 

Питание пилигримов предельно простое из-за дорожных условий. Но кипяток сегодня можно получить везде. А кое-где, в том числе и в общежитии, можно приготовить на плите большую кастрюлю супа, каши, чаю. Трапеза, как известно, продолжение Богослужения, поэтому начинается и заканчивается молитвой, иногда сопровождается чтением с пользой для души. А когда чтения все же нет – попробуй, удержи от общения, когда оно в радость. Не секрет, что нет ничего вкуснее такого обеда с молитвой, какой бы простой не была пища. 

Завтра Причастие, следовательно, сегодня все в общежитии читаем правило и исповедуемся. Но, как бы это сказать… отец Леонид снова не разрешил мне помогать ему, сказал, что тогда некому будет снимать рассказ о поездке. Исповедь дело тайное, интимное, хотя ничего не слышно и видно только внешнее. Только руки выдают напряженность происходящего. Есть сомнение – имею ли я право так приближаться с видеокамерой. Хорошо, что рядом звучит устная молитва, она как защита. Читаемая вслух молитва как первая скорость у машины – чтобы трогаться с места. На ней далеко не уедешь, но и без нее никак. 

С отцом Леонидом хорошо идти в разведку, выброситься десантом в диких джунглях, в общем, попадать в беду. В рядовых обстоятельствах он бесполезен, неуклюж, нелеп. Он как будто боится нечаянно причинить боль, задеть, сломать. Поэтому движения его осторожные, напряженные. Во всем читается стремление умалить себя, - смотрите, я не опасен. Эта постоянная готовность все свести к шутке. Такие люди стараются в речи употреблять сослагательный залог. Любое высказывание у них начинается с вопроса, и даже молчание не молчание, а широко открытое вопрошание. И в то же время им свойственна исключительная самостоятельность. Он, я нашел слово - полный иноходец. Вот начал я петь «Помню тот Ванинский порт…», он строго на меня посмотрел, пришлось замолчать… А сели в лодку – сам запел «славное море, священный Байкал».

 

В давние времена были и экскурсоводы – это же проводники. При необходимости их заменяли специально составленные паломнические путеводители. Они служили руководствами для организации времени во время посещения святых мест. Так возник особый жанрдуховных сочинений – хожения. Описания святых мест непрестанно украшались все новыми рассказами с топографическими указаниями. Впрочем, даже само перечисление священных объектов, количества монастырских башен, колонн храмов, носило не практический, а, скорее, священно-литургический характер. При таком виде отношений в участнике паломничества многократно умножается сила переживаний священной реальности. 

Состояние, в котором я пребывал в девятый день, последний день поездки, имело свое специальное название – «святая усталость». Оно знакомо больше священнослужителям, когда от долгого напряжения службы позвоночник и ноги гудят как высоковольтные опоры, тело изнемогло, но вместе с тем испытывает блаженство. Такого рода усталость скоро не проходит, но и не надо, чтоб она проходила, пусть бы длилась. При этом совсем не хочется, чтобы чем-то нарушался этот установившийся внутри редкий мир. Но сейчас надо служить благодарственный молебен. Это мой шанс – наконец хотя бы раз за всю дорогу должен послужить и я. Ведь я тоже священник. А вдруг отец Леонид найдет способ мне опять отказать? 

Скажу так:

– Отец Леонид, дай мне послужить благодарственный молебен! Имей ввиду, за мной стоят учителя истории и исполнители авторской песни…

А он скажет:

- И что? А за мной солдаты срочной службы и малый и средний бизнес!

А я скажу:

 – За мной сценаристы документального кино и неформальные подростковые объединения!

Что он на это скажет?

Тут Александра Павловна берет микрофон:

- Не все знают, что отец Леонид пишет замечательные стихи и является членом союза писателей России. Давайте воспользуемся такой возможностью…

Так за ним еще и поэты, и члены союза писателей России! Тогда я, конечно, пас. Пусть последнее слово останется за ним.

 

- Ну, если так, хорошо, - сказал отец Леонид, ­- Я больше известен по стихотворению «Шли попята по опята». Но кроме этого я написал еще «Евгений Онегин», «Братья Карамазовы»… И когда дружный смех утих:

- Ладно, слушайте:

Вы, наверное, думаете, что последнее слово осталось за отцом Леонидом?

Последнее слово останется за Вами: рассердиться на меня или нет за сознательный обман. Ведь в этом рассказе все чистая правда, кроме одного. Мы с отцом Леонидом дружим уже двадцать… больше… лет, а не познакомились в поездке. И этот момент я использовал как интригу, чтобы удержать Ваш интерес на рассказе о своем замечательном современнике. Иначе получился бы очерк о «передовике церковного труда». Теперь Вы, возможно, наберете в «Яндексе» имя поэта Леонида Софронова. Есть мотивация.